 |
А.Печчеи "Человеческие качества"
|
Глава 7. Человеческая революция |
1. Революционный гуманизм
Неуправляемое развитие человечества достигло переломного момента. Будущее грозит ему невиданными доселе бедами и в то же время манит соблазнительными горизонтами. И современный человек не имеет сейчас права ошибаться, ибо от того, насколько осознает он важность наступившего момента, какие примет решения и какое изберет поведение, зависит не только судьба его самого и тех, кто его окружает, но и судьба всего рода человеческого. Я уверен, что, оказавшись перед столь ответственным выбором, человек просто не может не почувствовать необходимости как-то изменить прежний курс развития общества. Опрометчивость безоглядного доверия к тому, что сулит дальнейший научно-технический и промышленный прогресс, стала в последнее время тем более очевидно, что этот прогресс медленно, но верно ускользает из-под контроля человека. Вряд ли он может в этих условиях хоть сколько-нибудь серьезно рассчитывать найти выход из положения за счет простой переориентации развития мировой системы, ибо эти процессы слишком сложны, непонятны и далеки от сферы повседневных жизненных интересов рядового человека.
Ни у кого сейчас, разумеется, уже не вызывает сомнения необходимость и неизбежность прогресса и всего, что с ним связано; и вместе с тем растет ощущение, что этого явно недостаточно, чтобы справиться с возникшими затруднениями. Ибо корень их во внутреннем кризисе самого человека, его разладе с реально существующим миром, — миром, как никогда стремительно и радикально меняющимся прямо на глазах. И человек волей-неволей вынужден признать, что ключ к спасению заложен в нем самом, в его собственной внутренней трансформации. Именно здесь, а не где-то во внешнем мире должен он черпать силы для борьбы с трудностями современной жизни. А источником этих сил станет ясное и недвусмысленное понимание того, как жить в гармонии с непрерывно меняющимся миром.
Сейчас мы находимся лишь в самом начале процесса глубоких изменений и должны сами позаботиться о том, как направить его дальнейшее развитие и расширение. Человек подчинил себе планету и теперь должен научиться управлять ею, постигнуть непростое искусство быть лидером на Земле. Если он найдет в себе силы полностью и до конца осознать всю сложность и неустойчивость своего нынешнего положения и принять на себя определенную ответственность, если он сможет достичь того уровня культурной зрелости, который позволит выполнить эту нелегкую миссию, тогда будущее принадлежат ему. Если же он падет жертвой собственного внутреннего кризиса и не справится с высокой ролью защитника и главного арбитра жизни на планете, что ж, тогда человеку суждено стать свидетелем того, как станет резко сокращаться число ему подобных, а уровень жизни вновь скатится до отметки, пройденной несколько веков назад. И только Новый Гуманизм способен обеспечить трансформацию человека, поднять его качества и возможности до уровня, соответствующего новой возросшей ответственности человека в этом мире.
Этот Новый Гуманизм должен не только быть созвучным приобретенному человеком могуществу и соответствовать изменившимся внешним условиям, но и обладать стойкостью, гибкостью и способностью к самообновлению, которая позволила бы регулировать и направлять развитие всех современных революционных процессов и изменений в промышленной, социально-политической и научно-технической областях. Поэтому и сам Новый Гуманизм должен носить революционный характер. Он должен быть творческим и убедительным, чтобы радикально обновить, если не полностью заменить кажущиеся ныне незыблемыми принципы и нормы, способствовать зарождению новых, соответствующих требованиям нашего времени ценностей и мотиваций — духовных, философских, этических, социальных, эстетических и художественных. И он должен кардинально изменить взгляды и поведение не отдельных элитарных групп и слоев Общества — ибо этого будет недостаточно, чтобы принести человеку опасение и вновь сделать его хозяином своей судьбы, — а превратиться в неотъемлемую, органическую основу мировоззрения широких масс населения нашего ставшего вдруг таким маленьким мира. Если мы хотим поднять уровень самосознания и организации человеческой системы в целом, добиться ее внутренней устойчивости и гармонического, счастливого сосуществования с природой, то целью нашей должна стать глубокая культурная эволюция и коренное улучшение качеств и способностей человеческого сообщества. Только при этом условии век человеческой империи не превратится для нас в век катастрофы, а станет длительной и стабильной эпохой пo-настоящему зрелого общества.
Революционный характер становится, таким образом, главной отличительной чертой этого целительного гуманизма, ибо только при таком условии он сможет выполнять свои функции — восстановить культурную гармонию человека, а через нее равновесие и здоровье всей человеческой системы. Эта трансформация человеческого существа и составит Человеческую революцию, благодаря которой, наконец, обретут цели и смысл, достигнут своей кульминации остальные революционные процессы. В противном случае им так и суждено зачахнуть, не расцветши и не оставив после себя ничего, кроме невообразимой и недоступной разуму помеси добра и зла.
Конечно, революционные изменения в материальной сфере принесли человеку немало пользы. И все-таки промышленная революция, которая началась полтора столетия назад на Британских островах с применением механических ткацких станков и паровых машин, а потом, стремительно разрастаясь, обрела, в конечном счете, свой нынешний гигантский, поистине устрашающий облик современной промышленной системы, создает гораздо больше потребностей, чем способна удовлетворить, и поэтому сама нуждается в коренной перестройке и переориентации. Пришедшая вслед за нею научная революция повсеместно распространяла научные методы и подходы, чрезвычайно расширила наши знания о самых различных процессах и явлениях физического мира, однако и она не прибавила человеку мудрости. Что же касается технической революции, то именно она-то — при всех материальных благодеяниях, которые она обрушила на человека, — как раз и оказалась главным источником его внутреннего кризиса. Изменив отношение к труду и создав миф роста, она, кроме того, не только существенно трансформировала средства ведения войны, но и в корне изменила саму ее концепцию. А дорогостоящая военная техника, обладание которой могли себе позволить лишь сверхдержавы, в немалой степени способствовала нынешней политической поляризации мира.
Вряд ли есть смысл оспаривать, что созданный человеком научно-технопромышленный комплекс был и остается самым грандиозным из его творений, однако именно он-то, в конечном счете, и лишил человека ориентиров и равновесия, повергнув в хаос всю человеческую систему. И грядущие социально-политические революции могут разрешить лишь часть возникающих в связи с этим проблем. Ибо, как бы хорош ни оказался новый порядок, за который сейчас ведется такая упорная борьба, он все-таки затронет только отдельные стороны нынешней международной системы, оставив без изменения лежащий в ее основе принцип суверенитета национальных государств и не коснувшись многих насущных человеческих проблем. Даже при самом благоприятном развитии событий эти революции не смогут свернуть человечество с пагубного пути. Наблюдающееся в обществе сильное брожение умов, разобщенное и беспорядочное, необходимо направлять, планировать и координировать. Так же как и все прочие революционные процессы, эта революция так и останется незавершенной и не воплотится ни в какие реальные деяния, если не вдохновить и не оживить ее чисто гуманистическими человеческими идеалами. Ибо только они придадут революционным процессам общую направленность и универсальные цели.
Для меня наибольший интерес представляют три аспекта, которые, на мой взгляд, должны характеризовать Новый Гуманизм: чувство глобальности, любовь к справедливости и нетерпимость к насилию.
Душа гуманизма — в целостном видении человека во все периоды его жизни — во всей ее непрерывности. Ведь именно в человеке заключены источники всех наших проблем, на нем сосредоточены все найти стремления и чаяния, в нем все начала и все концы, и в нем же основы всех наших надежд. И если мы хотим ощутить глобальность всего сущего на свете, то в центре этого должна стать целостная человеческая личность и ее возможности. Хотя мысль эта, вероятно, уже навязла в зубах и порою кажется просто трюизмом, но факт остается фактом: в наше время цели практически любых социальных и политических действий направлены, как я уже говорил, почти исключительно на материальную и биологическую стороны человеческого существования. Пусть человек и вправду ненасытен, но нельзя же все-таки, следуя такому упрощенному подходу, сводить к этому его жизненные потребности, желания, амбиции и устремления. И что еще более существенно, такой подход оставляет в стороне главное достояние человека — его собственные нереализованные, невыявленные или неверно используемые возможности. А между тем именно в их развитии заключено не только возможное разрешение всех проблем, но и основа общего самоусовершенствования и самовыявления рода человеческого.
С этим тесно связана и другая важная мысль — мысль о единстве мира и целостности человечества в эпоху глобальной человеческой империи. Вряд ли надо еще раз повторять, что, подобно тому, как биологический плюрализм и дифференциация способствуют стойкости природных систем, культурное и политическое разнообразие обогащает человеческую систему. Однако последняя стала сейчас столь интегрированной и взаимозависимой, что может выжить, только оставаясь единой. А это предполагает взаимно совместимое и согласованное поведение и отношения между отдельными частями этой системы. Всеобщая взаимозависимость процессов и явлений диктует еще одну необходимую для формирования чувства глобальности концепцию — концепцию системности. Без нее невозможно представить себе, что все события, проблемы и их решения активно воздействуют и испытывают такое же воздействие со стороны всего остального круга событий, проблем и решений.
Все эти аспекты новой глобальности тесно взаимосвязаны и соотносятся с двумя другими, продиктованными особенностями нашей эпохи, концепциями. Эти новые концепции касаются соотношения времени и целей и проистекают из того факта, что благоприобретенное могущество человека ускорило ритм событий и увеличило неоднозначность и неопределенность нашего будущего. Это вынуждает человека смотреть дальше вперед и ясно представлять себе свои цели и задачи. Человек, по выражению Денниса Габора, не в состояние предсказать свое будущее, зато он может его построить. И гуманистическая концепция жизни на нынешней, высшей стадии эволюции человека требует от него, чтобы он перестал наконец «заглядывать в будущее» и начал «создавать» его. 0н должен смотреть возможно дальше и в своих действиях уделять одинаковое внимание как нынешним, так и отдаленным во времени последствиям, включая весь тот период, в течение которого эти последствия могут проявляться. Поэтому он должен хорошенько подумать и решить, каким бы он хотел видеть будущее, и в соответствии с этим регулировать и регламентировать свою деятельность.
Я полностью отдаю себе отчет в том, как трудно нам, при всем различии наших культур, воспринимать концепцию глобальности, — концепцию, связывающую воедино личность, человечество и все взаимодействующие элементы и факторы мировой системы, объединяющую настоящее и будущее, сцепляющую действия и их конечные результаты. Эта в корне новая концепция соответствует нашему новому сложному и переменчивому миру, — миру, в котором в век глобальной империи человека мы оказались полновластными хозяевами. И чтобы быть людьми в истинном значении этого слова, мы должны развить в себе понимание глобальности событий и явлений, которое бы отражало суть и основу всей Вселенной.
К началу страницы2. Основа всего - социальная справедливость
Социальная справедливость составляет главную цель человеческой революции. Раз начавшись, кризисы, скачки и перемены могут в дальнейшем лишь набирать скорость, наращивать способность к дальнейшим мутациям. Точно так же и идеи. И одну из таких могучих идей представляет упомянутая идея социальной справедливости, ставшая одним из самых страстных стремлений современного человека. Именно она вдохновила движение за новый мировой порядок и стала важнейшим принципом нового гуманизма.
Во многих странах социальная справедливость уже давно признана одним из основополагающих принципов общественного устройства, хотя не всегда можно считать удовлетворительным его реальное воплощение в жизнь. Что касается международного уровня, то здесь идея социальной справедливости во взаимоотношениях между всеми группами людей стала серьезно обсуждаться лишь в связи с начавшимся после второй мировой войны бурным процессом деколонизации и вплоть до настоящего времени встречает порою осуждение со стороны тех, кто считает, что она подрывает устои существующего порядка. А иногда приходится слышать совсем уже нелепые утверждения, что сохранение и закрепление существующего неравенства между различными членами человеческого сообщества в распределении силы, власти, богатств, доходов, влияния и возможностей служит важным фактором разнообразия, гетерогенности всей системы в целом, а это в свою очередь способствует ее устойчивому развитию. Нет, для того чтобы действительно могли цвести сто цветов человечества, необходимо, прежде всего, более равноправное общество на всех без исключения уровнях человеческой организации.
Господствующие ныне законы и правила, управления обществом — весьма близкие к законам джунглей — совершенно непригодны для того, чтобы обеспечить развитие массового и в то же время разнообразного сообщества людей — как групп, так и отдельных личностей — которое действительно позволяло бы им жить плечом к плечу, невзирая на расовые, идеологические и культурные различия, оказывать все более активное воздействие на развитие событий. Сегодня это социальное и политическое неравенство — которое было, возможно, допустимо и в силу необходимости приемлемо в предшествующие эпохи — стало абсолютно нетерпимым, а завтра оно может сыграть роковую роль в развитии человечества. Ибо создание поистине равноправного общества—даже оставляя в стороне этические и моральные его аспекты, которые должны тем не менее составлять нашу главную цель, — служит, кроме всего прочего, и основной политической предпосылкой для решения всех остальных человеческих проблем, как в рамках отдельных стран, так и на глобальном уровне. Ведь, в сущности, если смотреть на будущее в долгосрочной перспективе, без справедливости нет и не может быть никакого стабильного мира или безопасности, никакого социального развития, никакой свободы личности, человеческого достоинства или приемлемого качества жизни для всех. Справедливость становится, таким образом, в новую эпоху условием sine qua non (лат. – непременное условие) самого существования человеческого общества.
Концепция справедливости приобретает сейчас все более широкое, отличное от прежнего толкование. Это связанно с растущим осознанием необходимости более равномерного распределения власти и доходов между всеми гражданами, группами и странами. С моей точки зрения, широкая, либеральная трактовка этого принципа предполагает обязанность общества неукоснительно следить за тем, чтобы действительно все обеспечиваемые системой блага — включая товары и услуги — предоставлялись в распоряжение всех без исключения членов общества, и при этом каждый имел бы достаточно реальную и равноправную возможность для раскрытия заложенных в нем способностей.
Точнее говоря, я считаю, что некий гарантированный минимальный уровень жизни должен стать неотъемлемым правом любого родившегося на свет гражданина. Такой социальный минимум, исходящий из учета человеческих потребностей в пище, жилье, медицинском обслуживании, образовании, информации, коммуникациях, средствах передвижения и, возможно, еще в каких-то дополнительных благах, будет, по-видимому, зависеть от конкретных климатических условий и традиций данного региона, сложившихся привычек и образа жизни.
Этот минимум должен, конечно, быть оправданным с физиологической точки зрения и способствовать культурному развитию личности — он должен стать нормой, достойной жизни человека, а не жалкого ущербного существования на грани допустимого уровня. Следовательно, он должен быть существенно лучше тех условий, в которых прозябают сейчас миллионы мужчин и женщин, принадлежащих к так называемым обездоленным слоям населения. Думаю, что право на такой социальный минимум станет главным пунктом нашего будущего общественного договора — основой общественных отношений, — и гарантом этого права должно стать мировое сообщество или его члены, все вместе и каждый в отдельности.
Как показали результаты некоторых исследований, проводимых под эгидой Римского клуба, столь сложная и грандиозная задача не может быть решена сразу и немедленно — ее постепенное осуществление потребует, возможно, нескольких десятилетий, и даже при этом условии она будет сопряжена с рядом поистине невиданных, ошеломляющих проблем. Ведь прежде всего необходимо определить, что должен на деле представлять собой этот социальный минимум, затем изыскать пути и средства, которые позволили бы со временем обеспечить реальный доступ к нему многих миллиардов жителей планеты. И все-таки, несмотря на трудности, я не вижу, как можно избежать необходимости решить эту задачу; поэтому нужно немедленно приступать к изучению конкретных путей и подходов к ее решению. Человечество оказалось сейчас перед острой дилеммой. И либо оно сможет обеспечить всем людям планеты весьма скромный, но абсолютно необходимый исходный уровень благосостояния и достойной жизни, либо оно рискует оказаться разорванным на части в результате не поддающихся контролю внутренних напряжений.
Еще более сложным оказывается вопрос о социальном максимуме, возникающий параллельно с проблемой обеспечения минимального уровня жизни всей жителям планеты, но затрагивающий прямо противоположные тенденции нынешнего развития. Речь идет о тех верхних пределах, за которыми потребление и расточительство становятся предосудительными, даже преступными и должны наказываться и пресекаться. Как сказал индийский журналист и писатель Ромеш Тапар, «современные общества потребления, основанные на ненасытном стремлении обладать все большим и большим количеством тех благ, которых, в сущности, никто и не хочет, способствуют формированию ложных ценностей и их насаждению в невиданных доселе масштабах». Не надо быть провидцем, чтобы, прямо взглянув правде в глаза, предсказать возможность превращения этой проблемы в условиях ограниченности ресурсов в одну из самых острых политических проблем нашего разделенного на части мира.
Таким образом, нынешняя борьба за более равноправные международные отношения включает наступление на максимум как часть защиты прав на социальный минимум. Причем совершенно ясно, что уточнение понятия социального максимума и введение соответствующих ограничений будет сопряжено с гораздо более сложными проблемами, чем определение минимума. Однако настало уже время заняться более глубоким изучением и этого вопроса, что особенно касается богатых, развитых стран, ибо именно они должны в первую очередь подумать, как постепенно ограничить свои экстравагантные расточительные привычки и умерить неуемную страсть к потреблению И их морально-политические позиции перед лицом мировой общественности сильно пошатнутся, если они не смогут представить достаточно веских доказательств того, что они предприняли значительные усилия в этом направлении. Эта проблема имеет самое непосредственное отношение ко всем людям планеты, ибо именно в промежутке между социальными экстремумами — минимальным и максимальным — лежит широкая область, где они могут применить свои творческие способности в поисках пути к равноправному, стабильному обществу, несущему благосостояние и благополучие всем его членам.
Существует широко распространенная точка зрения, что экономический рост сам по себе хорош уже потому,. что он автоматически предполагает большее экономическое равенство различных групп общества — чем больше пирог, тем большую часть из него можно уделить бедным, ничего не отнимая при этом у богатых. Действительность, однако, убедительно опровергает эти оптимистические теории. Опыт развитых и развивающихся стран со всей очевидностью доказывает, что рост государственного благосостояния или национального продукта вовсе не является гарантией более равномерного распределения доходов. Совсем наоборот, чаще случается так, что богатые при этом еще больше богатеют, а разрыв между ними и беднейшими слоями населения остается прежним.
И это вполне понятно. Ведь если главной целью национальной политики остается экономический рост, то попытки параллельного решения весьма сложных задач, связанных с более справедливым распределением доходов, наталкиваются на бесчисленные трудности и не приводят, как правило, к ощутимым результатам. Примером тому может служить, в частности, итальянское «чудо» 1950-х — начала 1960-х годов, достигнутое ценой резкого усиления неравенства внутри общества. Это неравенство подстегивало экономический рост и одновременно само возрастало как побочный эффект ускоренных темпов экономического развития. Совершенно противоположная картина складывается тогда, когда равенство становится основной целью социального развития страны: в этом случае экономический рост оказывается подчиненным этой цели, что автоматически приводит к ослаблению стимулов роста ради роста. В Италии же все ошибки и перекосы, допущенные в период бурного расцвета, проявились в полную силу после 1967 года, сведя на нет все это так называемое «экономическое чудо».
Завершая беглое обсуждение этого в высшей степени сложного вопроса соотношения справедливости и роста, хочу заметить, что истинно справедливое общество придает, как правило, гораздо меньше значения нуждам чисто материального характера, ибо вся совокупность господствующих в нем мотивов развития, критериев и стимулов лежит в иной сфере, нежели чистый рост ради роста. И именно по этой самой причине такое общество оказывается одновременно и более здоровым, особенно в нынешних условиях, когда человеческая система стремительно приближается к пределам своего расширения.
В заключение хочу подчеркнуть, что отныне и впредь идея и условия достижения справедливости должны превратиться в одну из основ дальнейшего развития человеческого общества. Ценность этой идеи в том, что она содержит позитивные, творческие элементы. Вместе с тем многие возникающие в связи с этим проблемы относительно новы и мало изучены, поэтому необходимо активизировать научные исследования в той области, подвести под идею достаточно солидную теоретическую базу, обновив и приблизив к современности традиционную концепцию социальной справедливости и проанализировать конкретные пути и принципы ее претворения в жизнь. В этой связи в 1970 году был организован — сперва под эгидой Римского клуба, а затем независимо от него, за счет аргентинского Фонда Барилоче, — новый проект под названием «Альтернативное будущее мира». Целью проекта была подготовка научно аргументированного ответа на вопрос, в состоянии ли человеческая система в своем нынешнем виде гарантировать определенный социальный минимум всему мировому населению. Ответ был в принципе положительный, при условии, что будет существенно изменена вся структура современного общества.
К началу страницы3. О свободе и насилии
Свобода для всех граждан и всех видов сообществ представляет важнейшую основу гуманистического возрождения. Однако даже эта идея допускает сейчас множество самых различных толкований и интерпретаций. Что касается моих личных взглядов, то для меня — в силу особенностей полученного мною воспитания, культурных традиций и жизненного опыта — свобода личности является самой главной из человеческих ценностей. Но моя страстная любовь к свободе во всех ее проявлениях несколько омрачается осознанием того печального факта, что, до тех пор пока общество не достигнет достаточно высокого уровня зрелости и устойчивости, оно будет неизбежно вынуждено так или иначе ограничивать и ущемлять личные свободы.
Мы много обсуждали вопрос о соотношении свободы и справедливости в период Сопротивления. И я всегда отстаивал мнение, что, покуда в обществе не заложены справедливые основы, в нем не может быть никакой истинной свободы или эта свобода неизбежно оказывается прерогативой меньшинства. В нынешних условиях полная свобода в самом прямом смысле слова будет обязательно порождать господство сильных, а они со своей извечной склонностью к несправедливости рано или поздно задушат свободу. И избежать этого порочного круга можно, только признав приоритет справедливости по отношению к свободе, пусть даже зная заранее, что первая сама по себе вовсе не обязательно гарантирует последнюю.
Думаю, что эту взаимосвязь особенно остро чувствуют те, кто боролся накануне и в период второй мировой войны с фашизмом и нацизмом, даже если они делали это во имя идеалов свободы. Освободительное движение «Джустиция э либерта», к которому принадлежал и я сам, состояло главным образом из либерально настроенной интеллигенции, рабочих и студентов. Название свое движение унаследовало от тех, кто столетие назад боролся за освобождение Италии от иностранного господства. И даже тогда патриоты, готовые умереть ради свободы, сознавали, что прежде всего они должны преклонить головы перед справедливостью.
Борьба за справедливость часто сопровождается насилием; и вместе с тем только отрицание насилия может в конечном счете служить надежной гарантией ее защиты. Должен честно признаться, что я вовсе не убежден в справедливости утверждений — научных или каких бы то ни было других, — что агрессивность внутренне присуща человеческой натуре, и насилие — неизбежное зло, порождаемое любой социальной системой. Я скорее склонен считать, что многое из ошибочно приписываемого нашим генетическим качествам является на самом деле порождением определенных отклонений культурного характера. Поэтому я глубоко убежден, что лучший антипод насилия — это культурное развитие и что философия отрицания насилия должна стать одним из принципов Нового Гуманизма.
Именно насилие составляет главное зло, с которым нам предстоит вести борьбу; причем насилие угнетателей, а не тех, кто восстал против угнетения. Историки сослужили нам здесь весьма плохую службу, соотнося человеческую историю главным образом со сменой династий и войнами, а не с эволюцией человеческой мысли. Не менее пагубным был и подход тех, кто, исследуя вопросы морали, обращал свое негодование главным образом не против насилия системы, а против форм насилия, сопровождавших протест против нее.
Обстоятельства нашей жизни таковы, что именно богатые и сильные первыми использовали насилие и принуждение — и вовсе не обязательно чисто физическое — для установления и поддержания своего превосходства и власти над другими, защиты своих привилегий и комфорта. И именно здесь следует, вообще говоря, искать первичный источник развившихся впоследствии циклических процессов насилия, однако мы готовы признать это только ретроспективно. Мы допускаем правомерность, оправдываем и даже придаем некий священный характер имевшему место в прошлом насилию хижин и деревень против навязываемых им дворцами порядков. Но как же меняются наши подходы, когда мы обращаем свой взор к событиям наших дней.
И, возвращаясь к настоящему, мы вынуждены признать, что являемся свидетелями резкого увеличения разнообразных видов насилия, совершенствования его средств и методов, расширения сферы его применения. причем не только в военной, но и в гражданской области. На всем, что творится в недрах наших сообществ, отражаются нормы межгосударственных отношений. И вслед за роковым термоядерным оружием появляется холодящий душу широкий выбор уже применяемых или готовых к использованию жестоких, откровенно бесчеловечных «миниатюрных» средств уничтожения людей, таких, как разрывные бомбы, кассетные снаряды, мощные мины с небольшим радиусом действия и т. д. Многие правительства, при открытой поддержке или молчаливом попустительстве политических лидеров и правящих кругов этих стран и других государств мира, широко применяют пытки и террор, абсолютно игнорируя какие бы то ни было права человека. При этом они лицемерно дезинформируют или грубо обманывают общественность, не брезгуя никакими средствами и широко используя прямой подлог, и фальсификацию, и умолчание, и откровенную ложь.
Почему же не последовать примеру сильных и власть имущих голодному, озлобленному маленькому человеку, особенно если у него есть шанс остаться безнаказанным? Почему тому, кто оказался обманутым, покинутым или раздавленным этим бездушным, черствым обществом, не попытаться взять реванш или отомстить за свою искалеченную жизнь? Тем более что ежедневно возникает великое множество ситуаций, которые не только позволяют, но зачастую просто провоцируют такого рода поступки. С другой стороны, наше в высшей степени интегрированное индустриальное общество оказывается настолько уязвимым по отношению ко всякого рода диверсионным акциям, саботажу, шантажу и вымогательству, что порой просто невозможна устоять перед соблазном.
Кризис понятия власти, доверия к ней, а также ее полномочий и законности в условиях хаотически меняющегося общества, наличие в ряде крупных городов установленных или подозреваемых связей между организованной преступностью и представителями политической власти, слепое подавление любых новых стремлений во имя устаревших сложившихся норм, бессилие власти и закона перед такими нарушениями, как налеты, бандитизм и похищение людей, — вот лишь немногие из косвенных побудительных мотивов, позволяющих превращать подспудное недовольство жизнью в откровенное насилие.
Совершенно очевидно, что никакие юридические меры не могут обеспечить достаточно эффективного выхода из этой ситуации. Ведь, в сущности, они представляют собой не что иное, как ставший уже традиционным метод бороться с симптомами недуга, не стремясь вскрыть и устранить его причины. Все это в разной мере относится и к сфере международных отношений. Надо атаковать истоки, корни болезни, а они кроются в дефектах культурного развития и несправедливости общественного устройства. Насилие, его идеология и его проявления — вне зависимости от конкретных побудительных мотивов — являются проявлением культурной или социальной патологии, и их не излечить никакими гомеопатическими средствами. Только принципы и подходы, исключающие насилие как средство решения каких бы то ни было проблем, могут создать в обществе условия, показывающие насилие в его истинном свете — как извращение и отклонение от нормы человеческих взаимоотношений. Мир не станет лучше, если пытаться изменить его с помощью насилия, это могут сделать только исключающие насилие методы и подходы. Я абсолютно уверен в истинности этого фундаментального принципа. Только устранив из общественной жизни причины нынешней эндемической склонности к насилию за счет установления в обществе разумных, справедливых, а значит, и здоровых основ, можно заставить всех граждан, все группы, действующие на социальной сцене, уважать закон и порядок и превратить это в естественную норму человеческих взаимоотношений. А ведь именно в этом-то и состоит одновременно и основная цель — ожидаемое гуманистическое возрождение.
Дни, проведенные в тюрьме, дали мне возможность прочувствовать на собственном опыте, что значит жестокое насилие, вероломство которого становилось еще более очевидным оттого, что оно было замешано на ненависти и фанатизме. Я обратился здесь к этим воспоминаниям не столько затем, чтобы вновь осудить жестокое обращение с беззащитными узниками — от которого, кстати, сами тюремщики порой деградируют гораздо больше, чем жертвы, — а скорее потому, что, наблюдая тогда своих товарищей, я видел, сколько благородства и непреклонной моральной стойкости проявляет даже в этих крайне тяжелых условиях человек, если он действительно верит в свои идеалы и готов отстаивать их до конца. Эти воспоминания заставляют меня еще больше верить в человека, и от этого растет моя убежденность, что стоит дать ему возможность развить и развернуть все лучшее, что в нем заложено, все подспудно таящиеся в нем качества и способности, — постепенно исчезнет зло и многие беды.
Однажды я оказался непосредственно связан с трагическими событиями похищения моего близкого соратника и друга Обердана Саллюстро — генерального управляющего фирмы «Фиат» в Аргентине. В марте 1972 года он был похищен группой людей, принадлежащих к организации неотроцкистского толка под названием «Народно-революционная армия» (НРА). Хотя в стране и до этого царила атмосфера насилия, это был первый случай похищения по политическим мотивам, и он вызвал большие волнения и замешательство. В ту же ночь, когда эта весть достигла Италии, я немедленно вылетел в Буэнос-Айрес и тотчас же выступил по телевидению. Обратившись к похитителям Саллюстро как бывший участник подпольной борьбы, я призвал их обращаться с пленником как с политическим заключенным, заявив, что готов в любое время встретиться с кем угодно и где угодно и обсудить условия его освобождения. Правительство немедленно заняло бескомпромиссную позицию. Тем не менее, мне удалось окольными путями установить связь с «народными революционерами», о чем тотчас же стало известно полиции. И всякий раз, когда мы были близки к тому, чтобы договориться с похитителями моего друга, неизменно вмешивались власти.
Тем не менее, мне удалось удостовериться, что он жив, и что с ним достаточно хорошо обращаются — насколько, разумеется, вообще можно говорить о хорошем обращении в столь крайних обстоятельствах. Более того, с помощью тайных каналов, установленных в Аргентине и Европе, мне удалось добиться достаточно ответственных гарантий его освобождения. Три полные драматизма недели продолжалась эти то затухающие, то возобновляющиеся переговоры, напоминавшие порой игру в прятки. Утром 10 апреля ход событий внезапно ускорился. В ночь накануне я получил шифрованную информацию, что на следующий день мне, наконец, предоставится возможность непосредственно связаться с похитителями, и доказательством правомочности этого канала связи должно быть письмо от Саллюстро. Однако цепь роковых событий расстроила этот план, которому так и не суждено было осуществиться.
В то утро был убит один из видных военачальников, и это еще больше накалило обстановку. И надо же было случиться, что, как раз тогда, во время обычного объезда одного из предместий Буэнос-Айреса, полицейский патруль случайно натолкнулся на подпольную тюрьму, где НРА прятала узника. Испугавшись, что они обнаружены и окружены, вооруженный тюремщик немедленно позвонил мне и попросил тотчас же явиться — «в противном случае мы убьем Саллюстро». Они были готовы идти на переговоры. Я лично позвонил министру внутренних дел, попросив его отдать полицейским приказ «жизнь за жизнь», который позволил бы избежать жертв, как с той, так и с другой стороны, и немедленно помчался на автомобиле к месту происшествия. Не зная, разумеется, обо всех этих переговорах, один из патрульных полицейских решил тем временем. постучаться в дверь тюрьмы, вызвал огонь со стороны запершихся внутри охранников. Последовала быстрая перестрелка, из которой тюремщикам Саллюстро стало ясно, что они имеют дело всего лишь с одним полицейским автомобилем, и что путь к отступлению через задний двор свободен. И в тот самый момент, когда я, полный надежд на скорое освобождение своего друга, мчался по улицам Буэнос-Айреса, они убили его и исчезли.
У него было найдено письмо, которого я так ждал — исполненные достоинства строки были написаны рукой человека, чьи единственные надежды на спасение были связаны со мной. «Я верю, что ты, как всегда, найдешь способ решить все проблемы спокойно и справедливо... Будь уверен, что и я вполне спокоен...» И я действительно делал все, что было в моих силах, но потерпел поражение. Страсти и предрассудки страны, оказавшейся в тисках насилия, вместе с роковым стечением обстоятельств подписали его смертный приговор. Этот трагический финал вызвал взрыв возмущения в самых различных частях планеты, и меня не раз по обе стороны Атлантики просили его прокомментировать.
То, что я говорил тогда, глубоко скорбя об утрате близкого друга, полностью отражает мое отношение вообще к насилию: «Глубокий смысл и урок, который мы должны извлечь из смерти Саллюстро, в том, что виновны в ней мы все. Это событие — один из всплесков глубокого революционного процесса, который имеет место сейчас буквально в каждой стране. И либо мы сможем создать более справедливое общество, либо будем обречены вновь и вновь переживать подобные потрясения, ибо система, в которой мы вынуждены жить, столь сложна и уязвима, что мы не в состоянии противостоять даже таким иррациональным, крайним ситуациям. До тех пор пока наше так называемое технологическое общество не станет одновременно и человеческим, в нем будет продолжаться триумфальное шествие насилия, и мы, по-прежнему не понимая, откуда оно идет, будем бороться с его частными проявлениями, так и не затронув его причин».
Мы все действительно виновны в охватившем мир насилии, и наш долг — способствовать созданию условий, в которых не сможет цвести этот цветок зла, губящий наши души.
К началу страницы4. Человеческое развитие
Позвольте мне кратко резюмировать то, что представляется мне главным вопросом нынешней стадии человеческого развития. Человек обладает ныне решающей властью над событиями и от того, как он будет ее использовать, зависит все его будущее. Однако сама человеческая жизнь обрела такую сложность, что человек оказался культурно не подготовленным даже к полному и ясному осознанию своего изменившегося положения. И вследствие этого нынешние его затруднения не только все более и более углубляются, но и — учитывая ускоряющийся темп событий — могут в не столь отдаленном будущем разрастись до размеров поистине катастрофических.
Остановить и повернуть вспять этот стремительный бег навстречу гибели может только Новый Гуманизм, основанный и направленный на культурное развитие человека, или, иначе говоря, существенное улучшение человеческих качеств всех жителей планеты.
Человеческое развитие представляет собой, таким образом, ту цель, на достижение которой должны быть в ближайшие годы и десятилетия направлены концентрированные, совместные усилия всего человечества. Это развитие поистине революционное, так как оно должно охватить все стороны человеческого существования, всех без исключения жителей планеты. Такая человеческая революция сможет наполнить единым смыслом, придать гармонию и направить на разумные цели все остальные революционные процессы нашего времени.
В этом смысле понятие человеческого развития оказывается более широким и, что особенно важно, качественно отличным от того, что обычно подразумевается под просто развитием, даже если в него вкладывают значение «развитие человека». В сущности, понятие развития — как бы ни пытались расширить его смысл — все равно обычно воспринимается как нечто связанное и в некотором роде неотделимое от концентрации человеческих потребностей и их удовлетворения. В последнее время в связи с распространением уже упомянутого принципа опоры на собственные силы несколько видоизменилась и сама постановка проблемы удовлетворения потребностей: если раньше основной акцент делался на помощь извне, то теперь он переместился на собственные усилия и личный вклад. При этом, однако, сохраняется явно утилитарная ориентация развития. Это обстоятельство оказывается вполне закономерным следствием борьбы за лучшую жизнь, которую ведет ныне мировой пролетариат, стремящийся полагаться главным образом на собственные силы и видящий в этом средство самоутверждения и свидетельство своей независимости от цитадели власти и привилегий современного мира.
Однако я настаиваю на необходимости как можно скорее перейти от концепции, ориентированной на человеческие потребности и их удовлетворение, к другому понятию, в основе которого лежало бы человеческое развитие, а главной целью стало бы самовыражение и полное раскрытие возможностей и способностей человеческой личности. Я буду еще не раз возвращаться к этому вопросу, здесь же считаю необходимым отметить, что, каковы бы ни были потребности человека, никто, кроме него самого, не в состоянии их удовлетворить; так что и путь к их удовлетворению лежит в конечном счете только через улучшение человеческих качеств и способностей.
Эта концепция совершенно правомерно ставит в центр всех проблем человека способ его существования и образ жизни. Она предполагает, как я уже отмечал, что в человеке сокрыты огромные невыявленные душевные и культурные возможности и их можно полностью раскрыть, если внимательно и методически заниматься их развитием. Прогрессивное развитие человека и параллельное улучшение его качеств принесет с собой радикальный пересмотр восприятия человеком самого себя и человека вообще, его роли и ответственности. И это единственный способ не только удовлетворить растущие потребности человека, но и дать человеку определенную возможность разумно (планировать свое будущее. Таким образом, смещаются акценты и в понимании общего развития: вместо того, чтобы концентрировать все интересы вокруг наших желаний и поисков средств получить желаемое, мы фокусируем внимание на том, что есть мы сами и чем мы можем стать.
Есть и другие факторы — чисто человеческого, этического, политического и психологического характера, — которые также говорят в пользу этой концепции и превращают поиски путей наиболее полного раскрытия человеческих способностей в императив мирового развития. И самым важным среди них является то, что только развитие человеческих качеств позволит широким массам людей — а, возможно, когда-нибудь и всем жителям планеты — обрести цель, смысл и внутреннее удовлетворение, участвуя в управлении делами человеческими и внося свой личный вклад в служение всеобщим интересам. И в этом смысле оно отвечает желанию многих людей во всех частях мира, которые хотят сделать что-то нужное и важное, найти способ более полно и с большой пользой выразить себя. Я думаю, что в современном мире такую потребность испытывают сотни миллионов людей и число их непрерывно растет. Однако для большинства жителей планеты подобные великие человеческие стремления остаются пока чем-то весьма далеким, лежащем скорее в области утопии.
Я позволю себе в этой связи процитировать свое собственное высказывание. В книге «L'heure de la verity» («Час истины») я писал: «Я вижу огромное море людей — волны и потоки их бегут в самых разных направлениях, охватывая всю планету. Это рядовые граждане мира, осознавшие, что настало время изменений. Они принадлежат к различным общественным группам, движимы самыми разными, разобщенными и на первый взгляд никак не связанными между собой целями. Это — инициаторы и участники движения за мир, различных освободительных движений, разнообразных групп, выступающих за охрану природы и защиту окружающей среды, эмансипацию женщин и контроль за численностью населения, ассоциаций, защищающих интересы меньшинств, права человека и гражданские свободы; они выступают за очеловечивание техники и гуманизацию труда на промышленных и других предприятиях, они занимаются общественной деятельностью и являются активистами движений за социальные перемены, они защищают интересы потребителей, протестуют против насилия и отказываются по политическим мотивам идти на военную службу. Их много — молодых и старых, мужчин и женщин, — и всех их объединяет забота об общем благе, та моральная ответственность, которая для них важнее и значительнее всех других их обязанностей. Движимые самыми высокими побуждениями, солдаты этой огромной армии по традиции весьма плохо экипированы; они выигрывают мелкие перестрелки и терпят поражения в крупных баталиях, что же касается больших столкновений стратегического характера, то тут их грубо топчут безжалостные башмаки консерваторов — и все-таки окончательная победа именно за ними, ибо они шагают в ногу с историей». Эти рядовые люди, а вместе с ними широкие круги представителей мира искусства, сферы образования, рабочих, интеллигенции, студентов и ученых не стремятся к тому, чтобы больше иметь, они хотят быть чем-то большим и лучше служить людям. Их побуждения мотивированы совершенно иной системой ценностей, в корне отличной от той, которая принята современным человеческим обществом.
Просто поразительно, что буквально повсюду, даже в странах, где не обеспечен еще социальный минимум для значительной части населения, растет неудовлетворенность смыслом и содержанием, которые вкладывают ныне в понятие развития, и возникает потребность как-то его дополнить и расширить. И сейчас нам необходимо ясно отдавать себе отчет, что если каждый из нас не сможет совершить этот качественный скачок, то, возможно, мы и достигнем новых успехов в области техники, добьемся определенного экономического развития мира, может быть, нам даже удастся улучшить политическую структуру и социальное законодательство, но мы никогда не преуспеем в главном — прогрессе человеческой личности и его самоусовершенствовании. И тогда граждане города будущего — пусть более просторного и совершенного, чем нынешние города, — будут совершенно безучастны к тому, что творится вокруг них, да ни у кого к тому времени уже и не возникнет ни потребности, ни желания принимать участие в каких бы то ни было общественных делах; будут выработаны более четкие и всеобъемлющие правила и законы, регулирующие совместное существование людей, но ни у кого уже не останется внутреннего стремления достойно жить сообща, так что некому окажется оценивать мудрость этих законов или применить их на практике. И никто в этом холодном мире сложных машин и мудрых законов не сможет в благоговейном восторге склониться перед расцветшим цветком, увидев в нем дивное чудо природы, — его безжалостно сорвут, чтобы воткнуть в петлицу или изучить его химический состав. И если случится именно так, то проблема человека останется абсолютно неизменной и абсолютно нерешенной.
Но как же все-таки дать толчок развитию самого человека, а не окружающего его мира?
То, что, по моему глубокому убеждению, для этого требуется, одновременно и предельно просто, и чрезвычайно сложно: с одной стороны, гарантировать некий минимальный уровень образования и полезную работу всем без исключения членам общества, а с другой — научиться приспосабливаться и жить в симбиозе с непрерывно меняющимся внешним миром человека, окружающей его средой. Можно, конечно, просто объявить эту цель в принципе недостижимой и считать, что проблема вообще не имеет решения, однако было бы в высшей степени неразумно и безответственно настаивать на таком негативном подходе — ибо у нас просто нет иного пути справиться с общими, всех нас затрагивающими трудностями. И мы должны заставить себя свыкнуться с мыслью, что именно этим путем — как бы странен и труден ни казался он на первый взгляд — нам всем предстоит идти. Давайте же попытаемся кратко проанализировать высказанные идеи и представить себе конкретные подходы к их осуществлению. Всеобщее образование и полная занятость представляют собой два основополагающих требования, входящих в социальный минимум. По меньшей мере 40% взрослого населения планеты сегодня неграмотны, и каждый год непрерывно растет число тех, кто практически осужден на это уже с самого момента его явления на свет. Более того, в мире сегодня насчитывается свыше 700 или 800 миллионов человек, лишенных возможности приобщиться к процессу производства и потребления из-за того, что никто не помог им развить врожденные способности к полезной деятельности и не научил сознательно трудиться. Эти ужасающие цифры далеко не отражают истинных размеров бедствия и не дают реального представления о том, что нам в действительности предстоит сделать, ибо еще больше мужчин и женщин планеты вынуждены существовать в сумерках полуневежества или неполной, случайной занятости. Ясно, что положение в нашем обществе уже сейчас весьма неблагополучно. Можно ли в таких условиях ставить вопрос о каких бы то ни было планах на будущее? Наша задача — кардинально изменить создавшуюся ситуацию, обратить в достоинства наши слабые стороны. Впрочем, у нас, в сущности, и нет иного выбора: мы просто обязаны решить проблему любыми доступными способами.
До тех пор пока мы не приобщим обездоленных людей хотя бы к минимальному образованию и участию в активной, полезной деятельности, они будут отрезаны от основного потока мировых событий, представляя нечто гораздо большее, чем просто пассивное бремя на плечах собратьев по планете. Жалкие условия их существования — не только огромная человеческая трагедия и в высшей степени бессмысленное растранжиривание ресурсов нашего расточительного общества; это одновременно и вполне реальная угроза самому существованию общества. Можно ли ждать, чтобы люди, живущие в полном невежестве и безнадежности, подчинялись чужим правилам и законам? Однажды они восстанут со всей силой своей безысходности, и от этого взрыва пошатнутся устои человеческой системы. Во всяком случае, уж оружия-то для этого в мире более чем достаточно. Так что дело здесь не только в этической и гуманистической стороне вопроса — это еще и важнейшая политическая проблема, затрагивающая интересы мирового сообщества. И мы во что бы то ни стало должны сами, пока не поздно, вызволить людей из заточения, предупредить опасность взрыва и помочь им стать полноправными гражданами планеты.
Конечно, эта грандиозная задача на первый взгляд кажется почти невыполнимой. Однако я повторяю, что у нас нет другого выхода, иной альтернативы — и нам все равно так или иначе придется ее решать. Обеспечение общего образования и полезной работы для всех без исключения граждан планеты является непременным условием дальнейшего развития человечества и всех, связанных с этим процессов.
Я предвижу основное возражение: даже если допустить, что удовлетворение этих требований есть непременное условие выживания человеческой системы, все равно непонятно, как осуществить его на практике. Но такого рода прагматический подход — хотя он и претендует на то, чтобы вещать с позиций здравого смысла, — смещает проблему из области принципиальной постановки в сферу поисков практического решения, а это-то как раз здесь абсолютно неуместно. Ибо, прежде всего — к чему и сводится суть моего утверждения — нам необходимо четко и ясно осознать первичность и императивность этих задач. Ведь никакие политические действия и конкретные программы не получат должного приоритета до тех пор, пока мировое сообщество не примет как непреложный факт их необходимость и неизбежность, и не поймет, что только через них лежит путь к миру и прогрессу.
При всей важности рассмотренных выше фундаментальных основ развития человечества сами по себе они вовсе еще не гарантируют необходимых изменений качественного характера. Для этого требуется нечто большее, чем просто всеобщее образование, профессиональное обучение и производительная занятость.
Ведь, в сущности, сейчас даже самые благополучные люди — вполне грамотные, устроенные и имеющие удовлетворяющую их работу — живут не в таком уж хорошем согласии с нынешней действительностью, а чаще всего еще весьма далеки от этого. И именно они — гораздо в большей степени, чем их менее искушенные собратья, — повинны и ответственны за те многочисленные неполадки и несуразности, которыми изобилует наш современный мир. Их разлад с реальной действительностью и непонимание предъявляемых ею требований — факт, вызывающий самое серьезное беспокойство. Истинная причина, по которой переживаемые человечеством затруднения приобрели сейчас такие огромные, поистине устрашающие масштабы, как раз в том и заключается, что никто из нас еще до конца не приспособился ни психологически, ни функционально к изменившемуся миру и новому положению в нем человека. И это, в сущности, даже в большей степени относится к представителям интеллигенции, ученым, политикам и вообще всякого рода лидерам — промышленным, профсоюзным, религиозным, — чем к рядовым представителям всех слоев общества как развитых, так и развивающихся стран. Суть проблемы как раз и заключается в несоответствии между созданной человеком действительностью и тем, как он ее воспринимает и как учитывает в своем поведении.
Один из документов ЮНЕСКО гласит: «Африканский крестьянин, устремившийся в город в поисках работы, оставшись без защиты охранявшей его прежде родовой общины; восставший против «системы» студент; мелкий провинциальный торговец, безжалостно зажатый между сборщиком налогов и открывшимся рядом с его лавчонкой новым современным супермаркетом; техник преклонных лет, вынужденный либо менять специальность, либо вовсе покинуть работу; революционер, стремящийся ниспровергнуть общество, кажущееся ему невыносимым; почтенный горожанин, вдруг обнаруживший неприемлемость той системы ценностей, которая представлялась ему единственно возможной с самого момента рождения, — все эти люди, вынуждаемые к переменам, пытающиеся им противиться или беспомощно бьющиеся в их сетях, есть не что иное, как жертвы стресса перемен». Ни один из них, в сущности, не нашел способа адаптироваться к новым условиям; а между тем именно такая адаптация дала бы им заветный ключ, чтобы вырваться из этого страшного, безвыходного тупика.
Умение приспосабливаться к изменениям составляет главный секрет жизни, без этого она уже давно иссякла бы на планете. Те поистине удивительные способы, которые находит жизнь, чтобы адаптироваться и продолжать эволюцию, на самом деле являются результатом сложного и весьма болезненного процесса. Как я уже отмечал, у нашедших способ приспособиться и выжить неодомашненных животных и растений он приобретает форму генетической эволюции и естественного отбора, для нас же, человеческих существ, такого рада природные или биологические процессы оказались бы сейчас слишком медленными. Поэтому мы в основном вынуждены полагаться на свой разум. И уникальным прибежищем во всех чрезвычайных обстоятельствах стала для нас культурная изобретательность и культурная адаптация — впрочем, это, в сущности, единственное средство, которое нам сейчас доступно.
Следовательно, культурная эволюция является важнейшей целью и основой человеческого развития. Для нас это единственный путь сохранять постоянный паритет с изменяющейся Вселенной. И здесь я считаю нужным вновь повторить, что судьбы человечества определяются в конечное счете именно тем, насколько нам удастся установить и поддерживать соответствие с действительностью, в которую все мы погружены, и, что весьма важно, в то же самое время оценивать и мудро регулировать изменения, которые мы сами в нее привносим.
И здесь мы оказываемся перед еще более важной дилеммой, — дилеммой, которая, если заглянуть в ее суть, полна скрытой роковой иронии. Либо мы окажемся на высоте положения и сможем так развивать имеющиеся у нас качества, чтобы они гармонировали с вызываемыми нами же самими определенно направленными изменениями, касающимися как всех нас, так и окружающего нас мира, либо, отчужденные и вытесненные продуктами своего же собственного гения, будем постепенно сползать в направлении ко всеобщей, определенно направленной катастрофе.
Я позволю себе в последний раз подчеркнуть то, о чем уже неоднократно упоминал выше. По мере того как естественная древняя среда обитания человека все более приобретала нынешний вид «цивилизованного жилища, сам он все менее и менее зависел от своей чисто биологической стойкости и процессов биологической эволюции, все больше полагаясь на покровительство ремесел и изобретений культуры. Поскольку теперь он мог опираться на поддержку и защиту разного рода технических средств и достижений — ставших возможными благодаря овладению огнем, созданию оружия, возведению укреплений, убежищ и укрытий, приручению и одомашниванию животных, а также одежде, языку, социальным организациям и т. д., — человек уже мог позволить себе ослабить качества, которые были ранее необходимы, чтобы выстоять в борьбе за существование. И одновременно, чем больше он совершенствовал свой искусственный мир, тем больше приходилось ему развивать свои личные и коллективные качества, чтобы заставить этот мир работать на себя. Я уже сравнивал процесс технического подъема с восхождением по шатким ступенькам высокой и неустойчивой лестницы, где каждый новый пролет требует свежих усилий, культурной адаптации и известного времени, чтобы осмотреться и перевести дыхание.
Сейчас, достигнув за несколько десятилетий прогресса, сравнимого с итогами многих предшествующих столетий, мы совершили поистине гигантский рывок в техническом и материальном восхождении и оказались просто не в состоянии подтянуть к этим бешеным темпам свое культурное развитие. Безудержно меняющаяся на наших глазах действительность, за которой мы не успеваем уследить, мучает и пугает нас. Ведь все наше мироощущение, все стимулы нашего поведения, все ценности, вся система учреждений и институтов и весь наш образ жизни, в сущности, остались нам в наследство от предшествующих веков. И, чувствуя себя явно не в своей тарелке, мы робко и безуспешно пытаемся приспособиться к новым условиям, уже неспособные более жить в прежнем, естественном мире, но и не готовые еще к тому, чтобы полностью акклиматизироваться в новой, в высшей степени ненатуральной среде, которую мы сами и создали. От всего этого глубоко страдает наша психика и здоровье, ослабевает способность к здравым оценкам и суждениям, и подавленные, сбитые с толку всей этой лавиной изменений, мы никак не можем выработать правильную и последовательную линию поведения — то впадаем в панику я начинаем предпринимать какие-то судорожные, конвульсивные меры, то инсценируем беспомощные и безадресные протесты, то замираем в покорном смирения. Такая реакция лишь увеличивает опасность, что мы вновь окажемся абсолютно неподготовленными к новым волнам перемен, которые продолжаем неустанно и безответственно вносить в этот мир. Вот он, дьявольский порочный круг человеческих затруднений.
Чтобы разорвать этот круг, необходима кардинальная культурная перестройка и организационные мероприятия, которые по затрате усилий не идут ни в какое сравнение с мерами по обеспечению всеобщего формального образования и полезной занятости для всех жителей планеты. Да и времени для этого потребуется куда больше: по-видимому, различные этапы такой трансформации займут несколько десятилетий. Ведь в общем и целом речь здесь идет о беспрецедентной культурной перестройке многих миллиардов жителей планеты — на всех без исключения уровнях социальной иерархии, — с тем чтобы внутренне подготовить их и дать им реальную возможность сознательно и ответственно участвовать в делах человеческих и решении судеб Земли. И нам все равно этого не избежать: проблема эта с одинаковой силой давит на всех нас и требует конкретных действий. Конечно, легче всего утверждать, что духовный подъем человека представляет собой практически неосуществимую задачу. Но заявлять это, по сути дела, означает признать окончательное поражение перед лицом стоящих проблем — а я со своей стороны пока что не готов смириться с капитуляцией. Неприемлемой мне кажется и точка зрения, что эта задача слишком грандиозна по масштабам и потребует слишком много усилий и изменений, чтобы ее можно было реально решить в нынешних условиях. Все эти рассуждения не что иное, как различные формы эскапизма, стремления уйти от действительности и диктуемых ею проблем, ибо совершенно очевидно, что масштабы и сложность самих проблем, а также мероприятий, необходимых для их решения, со временем лишь непрерывно возрастают.
И вопрос сводится к тому, как убедить людей в различных уголках мира, что именно в усовершенствовании их человеческих качеств лежит ключ к решению проблем, что это отвечает нашим общим интересам и что только мобилизация усилий и энергии на глобальном уровне создаст необходимые для этого условия. В критический час человеческой истории первым и самым главным долгом всего мирового сообщества на всех уровнях — включая отдельные страны, их сообщества, компании и, наконец, семью — является улучшение всеми доступными путями и способами личных качеств всех его членов. Надо, чтобы необходимость развития и совершенствования личной и коллективной готовности к предстоящим трудным временам и грядущим проблемам проникла в умы и сердца всех простых людей планеты, стала решающим фактором деятельности всех политических лидеров, правительств, учреждений и организаций. Именно этому следует отдавать абсолютный приоритет в человечески делах, не жалея на возвышение и одухотворение человека ни времени, ни средств, ни душевных сил.
Не менее серьезные усилия потребуются и для того, чтобы заставить человечество осознать невозможность продолжения наметившихся ныне тенденций технического развития, или так называемого «прогресса», - этого лавинного и абсолютно анархического процесса, не поддающегося никакому внешнему регулированию и совершающего все новые и новые гигантские скачки вперед без всякой реальной связи с потребностями общества, невзирая ни на непосредственную полезность, ни на возможные отдаленные последствия для развития жизни на планете. Даже сознавая практическую неосуществимость «технического моратория», я все-таки считал бы полезным поставить этот вопрос на широкое обсуждение мировой общественности, пусть не как реальную меру, а как средство показать драматизм сложившейся в этой области ситуации. Мне кажется, что инициатива установления определенного кодекса, регулирующего границы и ответственность за научное и техническое развитие и внедрение, должна исходить прежде всего от самих представителей научной общественности. от ученого сообщества. Ученые, конечно, не могут отделить свою собственную ответственность за применение научных открытий от ответственности всех занятых в сфере исследований и разработок, а также тех, кто занимается использованием научных результатов, представителей промышленности и политических кругов, особенно если речь идет о таких их открытиях, которые не только не способствуют поддержанию человеческой жизни, а скорее представляют для нее реальную угрозу. Известно, что сегодня в мире больше ученых, чем было за все предшествующие века. Как социальная группа они представляют сейчас достаточно реальную силу, чтобы недвусмысленно и во весь голос заявить о необходимости всесторонне оценивать технический прогресс и потребовать постепенного введения контроля за его развитием в мировых масштабах.
Только тот прогресс и только такие изменения, которые соответствуют человеческим интересам и находятся в пределах его способностей к адаптации, имеют право на существование и должны поощряться — таков логический вывод и естественное следствие всего хода развития человечества; и именно в этом ключе следует решать вопрос о регулировании процесса изменений. Если с этих позиций оценивать научные изыскания, технические исследования и разработки, то окажется, что некоторые из них необходимо всемерно стимулировать, другие — замедлить, третьей — немедленно прекратить и не возобновлять до тех пор, пока соответствующее развитие человеческих качеств не создаст условия для восприятия и полезного применения новых доз прогресса.
Я уже неоднократно подчеркивал, что нам никогда не преодолеть возникших перед человечеством затруднений, если мы прежде со всей ясностью не осознаем, что единственный путь к спасению лежит через то, что я называю человеческой революцией, — через Новый Гуманизм, ведущий к развитию высших человеческих качеств. А как только мы в действительности это поймем, мы — я осмелюсь утверждать это со всей ответственностью — уже наполовину одержим победу. Ибо всякий, кто осознает это, будет готов и дальше двигаться в новом, оправданном требованиями времени направлении, отказавшись от хаотического стремления к любым целям, лишь бы они сулили ему немедленные, сиюминутные и чаще всего материальные выгоды. Речь здесь, по сути дела, идет о полном перевоспитании человечества, необходимом, чтобы жить в эпоху глобальной империи человека.
Человеческая революция — это процесс, небывалый по масштабам и сложности: мир поистине не знал еще столь грандиозных, головокружительных планов. И все-таки они не так уж фантастичны. Свидетельство тому — растущее осознание миллионами простых людей планеты задач и требований, которые предъявляет к ним окружающий их реальный сегодняшний мир. Поверив в возможность перестройки, которая позволит жить в этом мире, полностью раскрыв свои творческие способности и поняв свою возросшую ответственность, люди увидят мир преображенным, а свое существование — наполненным.